Есть песни бездумные и лёгкие, как невесть откуда взявшееся хорошее настроение. Есть песни, которые приятнее петь в одиночку, и песни, которые поют в строю. Песни мужественные, сентиментальные, маршевые…

Но среди этого великого разнообразия есть песни, ни похожие ни на что, — они живут, как часть самого тебя.

Песню Пахмутовой я услышала впервые не с эстрады, не записанной на плёнку радиостанцией «Юность», не со сцены заводского клуба. Пел её невысокий парнишка в яркой косынке на шее — под Фиделя. Пел хрипловатым, чуть сорванным голосом:

Я уехала в знойные степи,
Ты ушёл на разведку в тайгу…

Место было самое неромантическое: плоская земля с выгоревшей от солнца и костров травой. Ребята приехали осушать болото. И работа была тяжёлая, обыденная. Но что-то ведь потянуло их всё-таки сюда, кроме вполне разумного желания получить эффективные почвы.

Голос парня в косынке бередил, притягивал, и было в этой песне что-то такое особенное, от чего весь огромный студенческий лагерь не мог уснуть.

А мне казалось, что я снова иду по летящему, качающемуся из стороны в сторону составу. Ребята прилипли к окну. Не устают удивляться и небу, которое здесь выше чуть ли не в два раза, и солнцу, которое в полнеба, и ртутным тёмным рекам, мимо которых проносится поезд, и огненным саранкам на лесных полянах. Как жаль, что я не запомнила их фамилий, не записала адресов. Я написала бы им, что сочинили песню про них, про влюблённых с первого взгляда в Сибирь ребят. И это была бы чистая правда. Ведь написала эту песню Александра Пахмутова, когда не знала ни одного геолога. Это была песня-мечта. Песня о большом и сильном человеке.

В столе композитора хранится гайка. Маленькая, потемневшая от времени, ржавая по краям. Это на память. На память о тех днях, когда пришла любовь к Сибири. Вы хотели бы знать, как всё это было? Прозвучала записанная на плёнку по радио песня «Геологи», и в редакцию посыпались письма. Словно тысячи голосов заговорили с авторами песни, и были они такими же незнакомыми, как штемпеля на конвертах, — Бодайбо, Вилюй, Усть-Илим. А какая же она, эта. суровая, непонятная Сибирь?

Найден маршрут, подобралась бригада — композиторы Пахмутова и Чичков, поэты Добронравов и Гребенников, певцы Кобзон и Косарев.

И вот путешествие по Ангаре. Утренние, то непрозрачные, как пелена, то курящиеся туманы, девчонки, самозабвенно танцующие на палубе, ночные таёжные костры. Они ещё вернутся, напомнят о себе, отзовутся в словах и мелодиях будущих песен (композиторы и поэты работают, удивительно чувствуя друг друга, — слова находят мелодию, мелодия облекается в слова). Быть песням о Сибири.

Наверное, старики-комсомольцы кое о чём догадывались. Потому и вручали на прощание прорабский наряд, заполненный по всем статьям.

Фамилия — Пахмутова.
Призвание — композитор.
Задание — написать песню о Братске, достойную наших ребят.
Срок исполнения — до 31 декабря 1962 года.

Дальновидный народ братчане!

В ту первую поездку по Сибири Пахмутова и её друзья часто слышали одни и те же разочарованные слова: а почему вы так поздно приехали? Рассказывали о том, как летели наземь вековые деревья, как пролегла первая просека, как окоченевшие, смертельно усталые, тянулись к таёжному костру, как делили пополам и хлеб, и песни, как приходилось бороться с хулиганьём (и такие попадали на стройку), как не хватало детских садов, яслей, школ, больниц, как туго приходилось первым. Первым, первые…

А тут ещё ребята из бригады на вопрос: куда же вы после Братска? — дружно отвечали: на Усть-Илим. Значит, опять первыми? — Конечно. И геологи отвечали: на Усть-Илим. И строители.

Давно распакованы чемоданы в московской квартире, перечитаны газеты и журналы, пересказаны дорожные впечатления. Только бередит память, притягивает, упорно повторяется в каждой музыкальной фразе слово Усть-Илим.

А может быть, это будет всё-таки песня? Песня о первых. Пройдёт много месяцев, пока отшлифуются слова и мелодия, пока песня соберётся в дорогу.

Июль 1963 года. Уходят назад ангарские берега, то голые, скалистые, то густо заросшие. Проплывают северные деревни в пять домов, с лугами, отгороженными от тайги забором. На самоходной барже, кроме композитора, поэтов, бережно укутанного брезентом пианино, едет ещё одна путешественница — песня.

Не часто выпадают на долю даже композиторов такие дни. Утром катер сворачивает вправо, в устье широкой, серебристой реки. Илим, наконец. Впереди два острова, которые местные жители называют ласково — лосята. В глубине залива на берегу четыре бревенчатых домика и несколько палаток. Строители Усть-Илимской ГЭС.

Ничего, что сцена — небольшая часть баржи между пианино и ящиками с запасными частями для машин и экскаваторов. Певцы волнуются ничуть не меньше, чем перед выступлением в большом концертном зале.

…Я по карте слежу
За маршрутом твоим.
Это странное слово ищу — Усть-Илим.
Усть-Илим на далёкой таёжной реке,
Усть-Илим от огней городских вдалеке.

Надо пережить весь этот день, чтобы понять, какое великое счастье вернуть песню её героям.

Настоящая песня — это всегда душа народа, всегда эпоха в его жизни. Так было во все времена.

— А какая же по жанру эта песня «Геологи» — лирическая, романтическая баллада? — спросил кто-то из первых слушателей.

— Видите ли, — поясняют критики, — они совсем особенные, песни Пахмутовой, по интонации, по окраске.

Но разве этим отвечают на главный вопрос — почему они такие?

У Фета есть перевод стихов Катулла, озаглавленный «Аттис». Изящные интимные стихи. А вот Блок не поверил переводу. Вслушиваясь в нервный стих подлинника, он уловил «неровный, торопливый шаг» изгнанного Катилины, «бурю ярости, разрешающуюся в прерывистых, музыкальных звуках».

«…Страсть всякого поэта… — писал он в статье «Катилина», — насыщена духом эпохи, её ритмы, её размеры, так же, как ритм и размеры стихов поэта.., внушены ему его временем, ибо в поэтическом ощущении мира нет разрыва между личным и общим, — и чем более чуток поэт, тем неразрывнее ощущает он «своё» и «не своё», поэтому в эпохи бурь и тревог важнейшие и интимнейшие стремления души поэта также преисполняются бурей и тревогой». Это сказано о поэзии. Но в тысячу раз справедливее будет сказано о песне.

Ритмы большого сложного времени отчеканились в песнях Пахмутовой. Какие же они, эти песни?

Радостные. Это поёт сама юность, растревоженная, убеждённая в своём праве на счастье.

Песни Пахмутовой — задумчивые песни. Потому что они всегда о первых. А разве легко, разве просто быть первыми?

Песни Пахмутовой всегда тревожны. Звенят и спрашивают: а ты, дружок, не проспал ли часом сигнал отправления? Ведь в дорогу уходят не только с рюкзаком и чемоданом. Не продремал ли свои лучшие годы? Не опоздал ли?

Песни Пахмутовой — лирические песни.

И напрасно биографы, отыскивая причины всего этого, стали бы рыться в эпизодах давних дней. Воспитывалась композитор в большой семье. Эвакуация в далёкую Караганду. Потом учёба в Москве. Приходила в школу в седьмом часу, задолго до занятий, открывала крышку инструмента…

Обычная для её поколения судьба. А может быть, в этой обыденности, в этой близости жизни и есть великая правда? Ведь «чем более чуток поэт…» — сказал Блок. Песни Пахмутовой всегда будут мне напоминать свежий, покалывающий лёгкие таёжный ветер.

Хотите познакомиться с Алей Пахмутовой? Давайте вместе доберёмся до Студенческой улицы, поднимемся на четвёртый этаж, нажмём кнопку. Откроет дверь Аля, протянет руку: «Я очень рада, ребята, снимайте пальто». И с первой же улыбки догадаетесь — своя. Потом она пройдётся по комнате, сероглазая, быстрая. Будет говорить очень скоро, улыбаясь и отбрасывая волосы, — ну, ешьте же яблоки! И смеяться вместе с вами. И вы будете думать, — хорошо такой протянуть ладонь, хорошо с такой шагать по самой неуютной дороге.

А потом придёт Алин знакомый музыкант, и заспорят они о симфонии известного композитора: ну, это всё блестящие частности — оркестровка. А где же большая, стремительная мысль, скажет Аля, и улыбка сбежит с лица, и глаза будут смотреть умно и жёстко. И это уже другая Аля. А потом снова набежит улыбка, лукавая и добрая. А помните, ребята?..

Недавно приехали в Москву моряки экипажа катера, того самого, что возил композитора на Усть-Илим.

Звонят — где Пахмутова? — На концерте в Плехановском.

В зале молодёжь, студенты. Слово берёт композитор.

— Товарищи, я вижу в первом ряду ребят с катера ГЭС-32. Героев песен и наших друзей. Мы не виделись полтора года.

Что было в зале!

— А ну, давай на сцену!

И засыпали записками.

Я увиделась с Алей за несколько дней до Нового года. Она выглядела усталой и немного встревоженной. Разговаривать было трудно. С интервалом в три минуты звонил телефон.

— Что бы вы хотели в 1965 году? — задаю я традиционный вопрос.

— Тишины, вот столько! — Аля разводит руками. — Мне просто необходима тишина, чтобы закончить симфонию.

Она гладит мохнатые ветки с шишками. Их прислал из Сибири неизвестный друг. Я знаю, вот такой я и запомню её, Алю, автора песен нашего времени — немного грустной и встревоженной с мохнатыми сибирскими ветками от неизвестного друга.

А. РОМАНЕНКО

«Учительская газета»
28 января 1965 г.


 <<< На заглавную страницу  

© А. Н. ПАХМУТОВА В ИНТЕРНЕТЕ (Pakhmutova.Ru, Пахмутова.РФ) — Роман Синельников (составитель) и Алексей Чарыков (дизайн и программирование), 1997-2024. Все права защищены. Копирование материалов без предварительной договорённости запрещено. При упоминании этого сайта на своих страницах или в СМИ просьба сообщать авторам. Хостинг: Hoster.Ru.

 

Напиcать пиcьмо
Free Sitemap Generator